|
19.07.2013
Лиам Галлахер рассказал, что рассматривает мысль о реюнионе Oasis в 2014 году. Именно в этом году исполнится двадцать лет дебютной пластинке британской команды под названием "Definitely Maybe". Галлахер заявил, что готов на некоторое время забыть все обиды и воссоединиться с братом, даже в том случае, что данная затея не принесет ему прибыли.
16.07.2013
В нынешнем году немецкие синти-классики из Camouflage празднуют десятилеие своего альбома под названием "Sensor".
13.07.2013
Думаю, что никто не будет спорить о том, что этот великолепный немецкий проект в свое врем не дооценили на электронной сцене нашего времени.
|
Биографии исполнителей
Felix Kubin
[22.02.2007] by RC (просмотров: 3054, голосов: 563, комментариев: 0)
В бывшем – ныне пустующем - помещении знаменитого кёльнского магазина A-Musik (а проще сказать – в крошечном полуподвале в центре Кёльна) примерно раз в неделю проводятся неформальные концерты любопытной электронной музыки. Неформальные они оттого, что объявления об их проведении нигде не печатаются, а публика созывается посредством и-мэйлов. Человек 70-80 обычно собирается. Обстановка очень напоминает квартирный концерт, правда, совершенно отсутствует мебель, поэтому сидеть приходится прямо на полу, покрытом ковром серого мышиного цвета.
Выступление гамбургского музыканта Феликса Кубина (Felix Kubin) выглядело довольно экзотично. Феликс был одет в светло-голубой костюм и оранжевую рубаху. Вокруг него установлено несколько органов, синтезаторов, клавиатур плюс микшерный пульт. В руках – микрофон, от которого идёт толстый красный кабель. В целом, музыкант имеет вид изрядно электрифицированного коварного обольстителя. Каждый исполняемый номер Феликс сопровождает довольно пространным комментарием, рассказом или призывом.
Я попробую пересказать один такой рассказ по памяти.
«Есть удивительный японский фильм, который называется «Сын э-э-э...» Как я мог это забыть, в мире существует всего два главных монстра, один Кинг Конг, а второй...»
«Годзилла!» – подсказывает кто-то из публики.
«Да, Годзилла, - подхватывает энтертейнер. – Так вот, на острове резвится сын Годзиллы и огромными камнями убивает группу японских исследователей. Учёные гибнут один за другим. При этом сын Годзиллы просто играет в футбол обломками скал, но люди гибнут. Собирается экспедиция возмездия, но победить сына Годзиллы никакими военными средствами не удаётся – ни снаряды его не берут, ни бомбы... Тогда японцы решают изменить на острове климат. Они используют пульты дистанционного управления, небо заволакивается облаками и наступает зима. Сын Годзиллы двигается всё медленнее и медленнее, слова медленно и тяжело вылетают из его пасти и падают в снег… такие большие надувные баллоны, которые не стремятся вверх как в комиксах, а тяжело падают вниз. И сам сын Годзиллы не может бежать, он скользит по льду, падают снежинки, они покрывают его, такие красивые снежинки падают на глаз сына Годзиллы. Мы видим этот глаз во весь экран, он покрыт инеем как ветровое стекло автомобиля, и нет дворников, чтобы его очистить... Из-за слоя инея мы ещё видим взгляд сына Годзиллы... Вот этому моменту, этому взгляду я посвятил свой следующий номер».
Музыкант нажимает кнопку, звучит неспешно-задумчивый бит. «Это медленная музыка, - добавляет Феликс Кубин, прежде чем отложить микрофон и опустить пальцы на клавиши, - потому то на холоде может быть только медленная музыка».
Я стоял, прислонившись спиной к стене и не верил своим глазам. Феликс Кубин – клавишник-виртуоз. Он с невероятной точностью колотит по нескольким клавиатурам, включает и выключает новые звуки и дорожки, крутит ручки устрашающего чёрного аналогового синтезатора, одновременно пританцовывает, делает глазки публике и, если в музыке встречаются семплированные голоса, Феликс так точно двигает губами, что кажется, это именно он говорит железным голосом.
Многие исполняемые номера начинаются довольно невинно, но постепенно как бы сбиваются с дороги, в них проскакивают странные аккорды и некоторые звуки вдруг трясутся и превращаются в нехороший вой, но впрочем, не теряют ритма и какой-то общей почти архитектурной строгости.
Иначе чем конфеткой я бы такое изделие не назвал.
Одновременно в моей душе зрела тревога: я не очень понимал, как относиться к происходящему – это шутка, розыгрыш, пародия? Или стильное ретро? Или кусочек какой-то неведомой мне подпольной культуры? Феликс Кубин явно относится к электронной музыке не как к большому, серьёзному и визгливо-шумному делу. Пафоса ни в его музыке, ни в его поведении абсолютно не было.
Призвав публику послать свои фотоны Юрию Гагарину, который в этот момент летает на орбите, а также наполниться фотонами, которые Гагарин шлёт нам, после чего выпустить из глаз радиоактивные лучи, Феликс Кубин объявил следующий номер: «Шнитцлер! Это ремикс музыки Конрада Шнитцлера. Честно говоря, мне музыка Конрада Шнитцлера совсем не нравится, но, чтобы хотя бы формально зафиксировать своё почтение, я вставил в свой ремикс восклицание «Шнитцлер!»
Примечание: Конрад Шнитцлер – один из пионеров немецкой электронной около-поп-музыки. В начале 70-х он входил в состав таких коллективов как Kluster и Tangerine Dream.
Моё интервью с Феликсом Кубиным на следующий после концерта день всё никак не хотело начинаться. Феликс пил кофе и вёл бесконечный телефонный разговор. Вдоволь наговорившись, он возбуждённо сообщил: «Свершилось! Финансирование получено!». Оказалось, что подруга Феликса польская художница Мариола только что получила известие, что её новый кино-проект будет всё-таки кем-то финансироваться. Я проявил интерес.
Мариола рисует патологические мультфильмы, в которых звучит музыка Феликса. Разрисовывает она и обложки его грампластинок и компакт-дисков. В мультфильмах действуют шпионы, могильщики, психи, алкоголики, преступники, врачи-фашисты и сексуальные маньяки. Много крови, жестокости и секса. Нарисовано всё довольно грубыми и безжалостными линиями в демонстративно наивном стиле и ярко раскрашено. Даже на видавших виды фестивалях авангардистского кино фильмы Мариолы вызывают отвращение и пугают и публику, и жюри.
Компакт-диск с музыкой Феликса Кубина к фильмам Мариолы Бриловски (Mariola Brillowska) вышел на лейбле A-Musik.
Так вот, новый проект живущей в Гамбурге польской художницы и поэтессы Мариолы Брилловски – серия из мультфильмов под общим названием «Чёртовы дети». Тема – дети, которые убивают своих родителей. Каждый фильм должен быть снят по кровожадному рассказу какого-нибудь писателя. С горящими глазами Феликс пересказал мне людоедско-сексуальную историю, которую сочинил какой-то польский писатель. В качестве русского рассказчика был выбран Эдуард Лимонов, но взаимопонимания с ним установить не удалось.
Тут я взвыл: «Феликс, ты слышал такое имя как Владимир Сорокин?»
Я, как мог, пересказал содержание романа «Голубое сало», который только что вышел в немецком переводе. Услышав историю о промышленном клонировании русских писателей, Феликс вздрогнул: «Не может быть!». Оказалось, что он со своей Мариолой недавно закончил работу над мультфильмом о жизни на Луне, там царит плотоядный матриархат и действуют клоны Марии Кюри.
Феликс уверил меня, что вернувшись в Гамбург, немедленно приступит к изучению творчества Владимира Сорокина.
Потом мы поговорили о моей радиопередаче и о коротких волнах, которые можно слышать в Киеве и в Сибири, но нельзя в Германии. Феликс рассказал, что в начале 80-х, когда он ещё ходил в школу, в Германии выходили радиопередачи, в которых звучала самая современная, самая интересная и самая безумная музыка, причём часто – целыми альбомами: «Я бежал из школы домой, чтобы не опоздать к началу эфира. Сейчас ничего подобного в эфире не осталось, радио вообще больше не воспринимается в качестве источника информации о новой музыке. Очень странно, что твоя передача – именно такого сорта...»
Я вежливо улыбался.
Феликс задумался: «Мне кажется, что мой новый альбом, на котором поёт Pia Burnette должен понравится русским. Там много меланхоличных песен. Меланхолия вообще свойственна русской душе».
Услышав об общеизвестных свойствах русской души, я перестал вежливо улыбаться, но песенку с ещё не вышедшего альбома «Tesla’s Aquarium» Феликса Кубина и Пиа Бёрнетт завести, конечно, согласился.
Перед началом собственно интервью Феликс меня предупредил, что история его жизни длинна и разнообразна, в двух словах её не перескажешь. Что меня интересует? Я невинным голосом спросил: «Сколько тебе лет, как долго ты делаешь такую музыку и почему именно её?»
Феликс понял, что ему придётся рассказать всё, а я в конце нашего разговора, который продолжался четыре часа, понял, что в одну передачу мне всего услышанного не вместить, поэтому сегодня – первая половина двухсерийного повествования о жизни, творчестве и мыслях ветерана гамбургского андеграунда Феликса Кубина.
Сейчас Феликсу – 31 год, его настоящее имя Felix Knoth, Kubin – псевдоним (ударение на второй слог, Альфред Кубин - австрийский художник, не лишённый некоторого безумия).
Электронной музыкой он занялся в возрасте 11 лет, когда отец купил ему аналоговый монофонический синтезатор MS20. На передней панели этого чёрного прибора есть масса разъёмов, которые можно соединять кабелями, изменяя алгоритм извлечения звука. Этот синтезатор Феликс использует и до сих пор. Чем он хорош?
«О-о-о, это знаменитый синтезатор. Он очень хорош для экспериментальной музыки, он прямо-таки создан для того, чтобы экспериментировать со звуком. У него очень резкие фильтры, при помощи которых легко извлекаются агрессивные частоты».
Но я заметил, что ты здорово колотишь по клавишам, ты явно этому где-то учился.
«Я с детства играю на домашнем органе – это такой ящик из полированного дерева, с большим количеством педалей... Уроки игры на фортепиано я брал вплоть до 18-летнего возраста. Моя учительница полагала, что из меня должен получиться концертный пианист».
Но в консерваторию ты тем не менее не пошёл?
«Нет, тамошняя публика показалась мне в высшей степени неинтересной. Музыка для меня слишком важна, я не хотел её изучать. Я стал изучать рисунок и мультипликацию. Я немного умею рисовать, но рисование даётся мне непросто. А музыку делать легко. Когда ты что-то любишь, это нельзя изучать, можно изучать только то, что не владеет твоим сердцем, тогда ты сделаешь большие успехи. Изучать, что тебе глубоко небезразлично, можно только с педагогом, которому ты безгранично доверяешь, а противном случае – не надо».
Когда ты начал сочинять музыку?
«В 11 лет. Я записывал её на магнитофонные кассеты. Сначала я давал концерты – квартирные, разумеется - со своим младшим братом, а потом вместе со Штефаном Мором вошёл в состав дуэта Die Egozentrischen 2 («Два эгоцентрика»). Мы добились довольно большой известности, хотя к концу нашей карьеры нам было по пятнадцать лет».
Феликс любезно согласился предоставить для моей передачи свои записи начала и середины 80-ых. Его сценический псевдоним был «x в квадрате».
На его соло-номере «Dreamer’s Trauma» («Травма мечтателя») неплохо слышен синтезатор Korg MS20. На заднем плане Феликс поёт: «Вы мне не поверите, но я видел Миссис Пигги, которая гуляла по своему саду. Я видел Миссис Пигги, голую Миссис Пигги, которая разгуливала по своему саду. Вы можете сказать, что я мечтатель, но я – не один такой». Последняя фраза принадлежит, естественно, Джону Леннону.
Выступление дуэта Die Egozentrischen 2.
Феликс описал музыку своей молодости и атмосферу концертов в живописном тексте "Восстание химиков" (по-немецки), откуда позаимствована эта фотография (Foto:Renate Kirbach). Там же можно обнаружить достойные удивления ноты и схемы подключения синтезатора Korg MS20, нарисованные рукой 11-летнего вундеркинда.
Я заинтересовался этой музыкой и обстоятельствами, сопутствовавшими её появлению. В первой половине 80-х в Германии произошёл взрыв музыкальной активности. В Берлине вышли на поверхность так называемые «гениальные дилетанты» - Einstuerzende Neubauten и Die Toedliche Dorris, к той же струе относились такие группы как Der Plan, DAF, Palais Schaumburg, Abwaerts.
«Всё это были, разумеется, взрослые коллективы, - говорит Феликс Кубин. - На концерты собиралась как околохудожественная богема, так и настоящие панки. Два 13-летних ребёнка, кричащие анархистские тексты под ритм-машину, смотрелись довольно дико. Мы делали очень нервную и быструю музыку и одновременно – минималистическую. Тогда эта музыка воспринималась как очень быстрая, это сейчас восприятие музыки убыстрилось, а тогда слушатель ожидал куда более медленной музыки.
Многих возмущало и удивляло то, что мы воспринимали своё место на сцене как само собой разумеющееся, мы вообще не задавались вопросом, кто мы такие, что мы хотим сказать, к кому обращаемся, почему избрали такую форму... Откуда такая самоуверенность? Мы просто выходили и, не видя нечего вокруг себя, довольно высокомерно прогоняли свои песни, которые панкам ужасно действовали на нервы. На концертах собиралось по 500 человек, мы были такими чистенькими маменькиными сынками, на панков вовсе не похожими. Иногда публика прямо выла в голос... меня это очень закалило. Как минимум половина аудитории меня ненавидела. Я с этим вырос. Я не избалован успехом».
Какие инструменты вы использовали?
«Ритм-машину, электроорган, синтезатор, клавиши casio. Кстати, во время вчерашнего концерта я играл на точно тех же самых инструментах... Ты знаешь, кто такой Альфред Хильцберг?»
Э-э-э, - задумался я. – Нет.
«Это очень знаменитый человек, он был хозяином одного из ведущих независимых лейблов – ZickZack. Из известных имён на нём выходили, скажем, Einstuerzende Neubauten. Хильцберг – панк-гуру, центр тусовки. Альфреду мы понравились и он стал включать нас в программу своих концертов. В начале 80-х в Гамбурге была очень интересная и напряжённая жизнь, делалось много новой и экспериментальной музыки... Мы выступали, скажем, в магазине авангардной мебели из неоновых трубок, которым владела Клаудия Шнайдер – сестра Флориана Шнайдера из Kraftwerk. Это было очень модное и престижное место...»
Ну, а мы послушаем песенку «Fernsehpropheten» дуэта Die Egozentrischen 2.
Феликс, он же «х в квадрате», скандирует такой вот удивительный текст. «Я хочу их постоянно видеть, телевизионных пророков, которые кормят нас мудрыми советами и зелёным шпинатом. Будьте независимыми от времени, я соответствую сегодняшнему дню. Потому что я наблюдаю телевизионных пророков. Это вовсе не утопия, это стратегия. Это не утопия, это стратегия. Шагай в мою ловушку, потому что мы все безумны».
«У нас было записано много песен, но грампластинки мы всё-таки так и не выпустили...» – говорит Феликс Кубин.
Почему?
«В 1985-86 волна Neue Deutsche Welle, то есть новой немецкой музыки, пошла на убыль, можно сказать, началась распродажа, концерны вложили деньги, группы начали петь по-английски, стремиться к известности за рубежом, многие остались без работы как, скажем, DAF. Панк-папа Альфред Хильцберг разорился. А альбом я записал на новом четырёхдорожечном магнитофоне, который мне купил отец. Это была сенсационная новинка, он мне купил его за полторы тысячи марок на промышленной ярмарке. Это японский прибор Fostex X-15, сейчас он уже никакой ценности из себя не представляет. Кстати, мой отец вовсе не был миллионером: чтобы купить мне аппаратуру, он брал кредиты. Да, мои родители меня безоговорочно поддерживали, они возили меня на все концерты и стояли в зале среди панков. Поддержка родителей была для меня очень важна, именно поэтому у меня не возникало сомнений в том, что я делаю. Нет, у меня часто такое чувство, что я повторяюсь, что я делаю одно и то же, я часто сомневаюсь в своей музыке, но никогда – в том, что я вообще музыкой занимаюсь. Это очень нетипично, я знаю многих музыкантов, родители которых всегда были уверены, что их дети просто валяют дурака. Поэтому им приходилось заниматься музыкой вопреки воле и мнению родителей, а это сказывалось на том, какую музыку они делали.
Да, так вот, в 1987 году в немецкой хорошей музыке наступил кризис. Начались новые времена.
К этому моменту наш дуэт существовал уже пять лет, мы разошлись со Штефаном Мором и я вот уже семь лет не имею о нём никаких сведений. Музыкой он не занимается.
Я был автором 95 процентов продукции Die Egozentrischen 2 – и слов, и музыки. Я записал на свой магнитофон 60 песен – они были довольно короткими, не длиннее четырёх минут, обычно по полторы минуты. Я записывал всё в своей спальне, точно в семь часов вечера звонил сосед сверху и требовал прекратить шум, и мой отец долго объяснял ему, что «мальчику надо заниматься музыкой, надо проявлять понимание, ведь это музыка». Изо дня в день. Я по восемь часов в день занимался музыкой, когда другие играли в футбол. Из того, что я записал, получилось бы три-четыре пластинки.
Но тогда в мой жизни произошёл резкий поворот, и я стал делать совсем другую музыку с Тимом Бёрром. Я имею в виду наш проект KlangKrieg».
Проектом KlangKrieg, дорогие радиослушатели, экспериментальной музыкой и последовавшим за ними психо-научно-фантастическим попом Феликса Кубина мы займёмся через неделю, а пока ещё один номер времён его детства – песенка «Восстание химиков». С этой неврастенической песенкой дуэт Die Egozentrischen 2 в 1983 году занял 11 место на конкурсе юных талантов радиостанции NDR.
Здравствуйте, друзья. У микрофона Андрей Горохов.
Сегодня я продолжу двухсерийный рассказ о жизни, творчестве и мыслях гамбургского музыканта Феликса Кубина.
Краткое содержание первой части. В начале 80-х 13-летний вундеркинд немецкого андеграундного электропопа входил в состав анархически- неврастенического дуэта Die Egozentrischen 2. Но когда Феликс записал 60 песен и уже был готов выпустить дебютный альбом, наступили новые времена, Neue Deutsche Welle (в дословном переводе «немецкая новая волна») попала в полосу кризиса и фактически дала дуба, маленькие фирмы грамзаписи разорились, энтузиасты утратили энтузиазм, большинство групп развалилось или переродилось.
Как бы ты охарактеризовал эти самые «новые времена»? – спрашиваю я Феликса Кубина.
«На поверхность вышло то, что называется dark wave, такие группы как Current 93, Coil… - задумывается он. – Впрочем, для меня это была совсем короткая стадия, я совершенно изменил свои воззрения на музыку и отказался от ритма, гармоний и мелодий. Моими ориентирами стали французская musique concret, Пьер Шеффер (Pierre Schaeffer), итальянские футуристы и современный индастриал – такие люди как, скажем, Джон Уотерман (John Waterman) или Азмус Титхенс (Asmus Tietchens).
Ключевой фигурой, изменившей моё восприятие музыки, был Ули Реберг (Uli Rehberg)…»
Кто это?
«У Ули есть в Гамбурге свой магазин Unter Durchschnitt («Ниже среднего») и лейбл Walter Ulbricht Schallfolien («Звучащие плёнки Вальтера Ульбрихта»). Сейчас Ули уже за 50. У него очень своеобразный магазин, торгующий странными – не только музыкальными – объектами, своего рода кунсткамера, и сам он – странный тип, очень замкнутый и практически не идущий на контакт. Ему нужно полтора года, чтобы он начал с тобой разговаривать. У Ули – химическое прошлое, он в 70-х вполне в хиппи-духе рассматривал свой организм как полигон для испытания химических препаратов, это негативно повлияло на его психику, он очень отчуждён от окружающих...
На своём лейбле он издавал атональную музыку, шум, всякие странности… он первым издал альбомы Laibach и SPK. Знакомство с Ули Ребергом означало радикальное изменение моего взгляда на вещи, совершенно новую философию. Вроде того, что мир нам враждебен, а музыка – это оружие, с которым ты противостоишь миру, оружие сопротивления и неповиновения. Я и сам уже подозревал что-то подобное, но тут я встретил человека, который на десять шагов ушёл вперёд. Кстати, Ули интересовался не только анархическим грохотом, но и странной поп-музыкой, поп-музыкой, недружелюбной по отношению к слушателю. Этот дуализм – шум и подрывная поп-музыка – оказался характерен для всего моего последующего развития. Но наш с Тимом Бёром (Tim Buhre) проект Klangkrieg занимался чисто экспериментальными и абстрактными в музыкальном отношении композициями».
Ранней продукции дуэта Klangkrieg («Звуковая война») у меня, к сожалению, нет, поэтому мы слушать фрагменты прошлогоднего альбома «Das Fieber der menschlichen Stimme» («Лихорадка человеческого голоса»). Все звуки – это обработанные и искажённые звуки человеческого голоса.
Несмотря на своё несколько милитаристское название, проект Klangkrieg никакого разухабистого индустриального пафоса не предлагает. У каждого альбома – своя конкретная тема. Некоторые альбомы – как, скажем, «38 кубических метров» родились как акустические инсталляции. 38 кубических метров – это объём совершенно тёмного контейнера в котором звучали разного рода звуки – от звуков металла, до ударов сердца и кошачьего визга. Темой этого проекта была оппозиция между состоянием упакованности, окружённости, защищённости и состоянием открытости, уязвимости. Это был проект 1993 года. Записывает дуэт Klangkrieg и радиопьесы, и музыку для кино. И, разумеется, даёт концерты. Хотя проект Klangkrieg ещё вполне жив, сегодня он уже не стоит в центре интересов Феликса Кубина.
Я выразил недоумение по тому поводу, что Феликс сегодня делает довольно эстетскую электроакустическую музыку и одновременно – явный ретро-поп.
«Да, мой новый период – это энтертейнмент, - соглашается мой собеседник, - но это такое развлечение, которое не так легко потреблять. Мои многие вещи начинаются очень гармонично, но постепенно доля шума в них увеличивается, и конец не похож на начало. Это далеко не статичная ситуация. Меня часто упоминают в одной обойме с Джими Тенором, якобы я имею отношение и к моде на easy listening – но это совсем не так. Easy listening просто воспроизводит клише ретро-эстрады, вовсе не ставя их под вопрос, вовсе не пытаясь их видоизменить, исказить, переместить в иной контекст. Мне интересно столкновение и взаимопроникновение разнородных элементов, скажем, абстрактных звуков и шума – и свинг-ритма. Для easy listening интересна старая эстрада сама по себе, такая какая она есть – милая, наивная и стильная, мне же интересна ситуация искажения и агрессии… вообще странная и неадекватная ситуация, в которой музыка оказывается не тем, чем она поначалу кажется. Я проводил настоящие деструктивные опыты – играл на электрооргане в компаниях, которые мертвецки напивались, дрались, ходили по рассыпанному по полу стеклу, потом лежали без чувств в крови. Это не то, что можно вспоминать с удовольствием, но мне очевидно, что дело тут в агрессии и в контрасте, а вовсе не в ностальгии. Это не музыка для коктейль-бара, мне очень жаль, что тенденция easy listening была воспринята в качестве muzak».
Музыка раскрывает своё настоящее лицо? Деструктивный поп? – задумываюсь я. Действительно, на сборнике «Psykoscifipoppia», который составил и выпустил на своём лейбле gagarin records Феликс Кубин, много коварных треков, готовых неожиданно обрушиться в нойз. Никакого доверия к этой якобы поп-музыке я не испытываю.
«Хотя во время своих выступлений я рассказываю истории, - говорит Феликс Кубин, - но я вовсе не остряк, не массовик-затейник, не эстрадный комик. Все истории, которые я рассказываю, агрессивны, у них довольно трагичное содержание. Но при этом в моём шоу нет озлобления – и в этом, кстати, его большое отличие от презентации нойза и вообще музыки, основанной на шуме. В шуме есть злоба. Музыка Klangkrieg академична, мы неподвижно стоим на сцене, шоу статично.
Но когда я играю на органе, я двигаюсь, я произвожу впечатление кого-то, с одной стороны, преувеличенно радостного и оживлённого, с другой – ненормального и почти ужасного. Зритель не знает, как к этому относиться. Для меня очень важен аспект моего чисто телесного присутствия в моей музыке - движения, жесты. В музыкальном смысле то, чем я занимаюсь, это диско-ритм и научно-фантастические звуки плюс последовательность аккордов, ориентирующаяся на Белу Бартока. Я очень люблю Бартока, он, безусловно, на меня повлиял. Но я ни в коем случае не пародист, я не пишу американскую музыку к мультфильмам, я не Дональд Дак за электроорганом. Ты, кстати, обращал внимание на то, что диснеевские мультфильмы очень агрессивны? Американцы прячут свою агрессию в юмор. Англичане тоже. А немцы открыто показывают свою агрессию…»
Поэтому у них так плохо с юмором? – догадываюсь я.
«В музыке меня интересует скорость, агрессия и одновременно – меланхолия, – говорит Феликс Кубин. – В диско – которое является фундаментом всей современной поп-музыки – присутствовали, с одной стороны, энергия и агрессия, а с другой – причудливость и гротескность. Меланхоличная музыка отличается от депрессивной. Меланхоличная не хватает тебя и не тянет вниз, она веет как ветерок. Мне кажется, что меланхоличное подрывное диско – самая доходчивая музыка, самая понятная для публики. В ней достигается равновесие траурного и агрессивного элементов».
Постой, - не понимаю я, - ты всё время говоришь об агрессивности, но я, честно говоря, никакой особой агрессивности ни в диско, ни в нойзе не чувствую. Нойз, шум, искажения стали нормой, их присутствие никого не настораживает, это стандарт сегодняшней электронной музыки, публика, собравшаяся на концерт электронной музыки, ждёт вала худо-бедно организованного нойза.
«Я понимаю, что ты хочешь сказать, - задумывается Феликс Кубин, - нойз – это чистый саунд, за которым ничего не скрывается… но посмотри – можно ли представить себе нойз как музыку для лифта? Нет, мне не нравится такой подход, для меня музыка всегда связана с человеком, который её делает: почему она такая, зачем он её делает, что он при этом имеет в виду? Чистый произвол и волюнтаризм в выборе средств выражения – это одна из вещей, которые меня более всего раздражают в современной музыке. С моей точки зрения у музыки есть сущность, музыка связана с тем, что по-английски называется vision – особое видение реальности. Это чувствуется в конструкции музыки, в её содержании. И это не зависит от того, какая эстетическая норма сейчас доминирует, воспринимается ли сейчас нойз как естественное дело, не требующее пояснений, или нет. Мне интересна музыка, которая и через пять лет будет интересна. Сейчас понимаешь, сколько хлама, вторичной, неоригинальной музыки выпущено. Я все свои записи выпускаю с двух-трёхлетним опозданием – с тем, чтобы увидеть их с расстояния.
Ты знаешь, я уже десять лет делаю музыку из шума, раньше по этому поводу было так много эйфории… но сейчас очень многое звучит изношенным и крайне мало осталось того, что продолжает возбуждать интерес. Произведено слишком много плохой экспериментальной музыки… в поп-музыке легко сказать: плохо поёт, значит, плохая музыка, а в экспериментальной? Сейчас я склонен полагать, что никакой экспериментальной музыки просто нет. Когда я слушаю любой компакт-диск, я слушаю, насколько музыкально то, что на нём записано. Должно присутствовать внутреннее напряжение, необходимость сделать так, а не иначе…»
Кандинский называл это «внутренней необходимостью», - подаю я голос.
«Да-да, я говорю именно об этом», - кивает Феликс Кубин.
Мы обсудили с Феликсом новую тенденцию в презентации электронной музыки – неподвижно сидеть, уткнувшись взглядом в экран переносного компьютера. Феликс высказался в том смысле, что это похоже на то, что музыканты сидят перед распахнутой крышкой унитаза и напряжённо смотрят внутрь. Я с ним, разумеется, радостно согласился.
Драм-н-бэйсс тоже не заслужил от него доброго слова, а я, собственно, поинтересовался, почему Феликс хранит верность ретро-диско-ритму.
«Брейкбит! Ах, этот сложный британский ритм! - усмехнулся он. - Видно, что сидят люди и, потея, прилаживают кусочек к кусочку. Если бы я захотел, я бы тоже с этим справился, но в брейкбите самом по себе никакого фокуса нет. Мне ближе архаичный ритм, и жизненно важны – гармонии и мелодии. В общем-то, я занимаюсь песнями в классическом смысле.
Patternmusiс – музыка, построенная на повторениях одних и тех же акустических элементов – меня совершенно не интересует. Не интересно мне и долгое вылизывание саунда, аккуратное выпиливание лобзиком… результат получается всё равно одним и тем же.
У каждой вещи должна быть собственная история, свой характер. На грампластинке – десять вещей и каждую можно узнать, они не похожи друг на друга. Я не люблю work in progress – постепенно изменяющуюся и растущую музыку: мы достигли первой стадии, потом внесены некоторые изменения, теперь следующая стадия…
Я – композитор, у музыки есть конструкция, есть логика развития, есть начало, есть конец. Это для инсталляций характерно понимание музыки как процесса: музыку порождает алгоритм, он, скажем, запускает семплированные звуки, и результат можно слушать с любого места. Это очень тонкий момент: отличие структурированной музыки от однородного потока.
Композитор принимает решения, производит отбор, придаёт материалу форму. А часто за музыку выдаётся просто сырой материал, я это моментально слышу – даже будь это чистый шум – это выстроенная, сконструированная музыка или это поток, который сам собой течёт, поток, в который никто не вслушивался и по поводу которого не принималось никаких решений. Сейчас существуют такие плаг-ины (plug-ins, маленькие программки), которые позволяют генерировать постоянно изменяющийся акустический поток, они воспроизводят семплированный фрагмент каждый раз по-новому, ни разу не повторяясь. Так что не надо прикладывать вообще никакого усилия, ребята с лейбла Mego, я слышал, этим увлекаются, - и что же? Задача сочинения музыки решена?
Меня эта ситуация ужасно нервирует: наступили новые времена, пришли новые звуки, сама собой сочиняется музыка без повторений. Такая музыка напоминает современный информационный потоп. Знаешь, за что я ненавижу интернет? Нас просто бомбят всевозможными сведениями, информация не организована и, вообще говоря, не важна. Нужен фильтр, защита, преграда, нельзя пропускать к себе всё, что само собой идёт на тебя».
Феликс, почему бы тебе с твоими претензиями композитора не писать симфонии и струнные квартеты? Почему ты остаёшься в рамках поп-музыки?
«Если ты не учился у знаменитого профессора, то твои симфонии будут никому не интересны, их никто не захочет исполнять. Меня многое что привлекает в поп-музыке. Скажем, то, что она в массовом порядке изготовляется и распространяется на таких вот дрянных звуконосителях как компакт-диски. Меня радует и нойз: в нойзе есть провокация, агрессия, анти-авторитарная позиция. Для поп-музыки характерна и высокая скорость изготовления: трёх-четырёх дней достаточно для музыкального произведения, в сфере серьёзной музыки над десятиминутным куском ты можешь провозиться два месяца. Но я, повторяю, не делаю выбора, я комбинирую».
Андрей Горохов © 2001 Немецкая волна
[ Source ]
Комментариев к статье не найдено 26 mixes for cash Dead can dance spleen and ideal Deep forest deep forest Ellen allien Flunk for sleepyheads only Hans Peter geerdes Le tigre Minimal techno Shpongle Simon posford Synclub The prodigy Tosca Suzuki Twisted records Vibrasphere landmark ??? ???????? Боб марли Виктор Строганов Программа для развития музыкального слуха Роберт маилс
|
Сейчас посетителей на сайте: 17, из них зарегистрированных: 0, ботов 10 и гостей: 7
Baiduspider [Bot] , Google [Bot] , Mail.ru [Bot] , SetLinks [Bot] , Yandex [Bot]
|
